Итоговое сочинение о судьбе представителя молодого поколения и жизненных ценностях человека
Незащищённость бытия,
Где горя слишком много.
И кажется душа твоя
Поверхностью ожога.
В. Шалимов
Человеческая жизнь... Какова её цена?.. Библейские заповеди канули в вечность, и самое дорогое, что даровано человеку Богом, становится средством борьбы и мщением за поруганную совесть и честь. Рассказ Виктора Астафьева «Людочка» жжёт сердце своей удручающей обыденностью и обезоруживающей простотой.
Автор поведал печальную историю нашей ровесницы. Деревенская девушка, закончив школу, приехала в город «устраиваться». Люд очка, не приспособленная к новым условиям, терпела всё: и насмешки подружек, и городскую бесприютность, и одиночество своё, и своенравный характер хозяйки. Но случилась беда. Грязное насилие. Человеку, как известно, даны небесные силы пройти через все испытания, но с одним условием — моральной поддержкой родных и близких.
Пытаясь справиться со своим горем, Людочка едет к матери, проницательный взгляд которой сразу определил, какая беда с ней случилась. «Но через ту беду не беду, скорее неизбежность, все бабы поздно или рано должны пройти. И каждая баба проходит её одна, и сама же с бедой и совладать обязана, потому как от первого ветру берёза клонится, да не ломается». Вот такова жизненная философия матери. По этому поводу возникает масса вопросов. Почему не поспешила навстречу дочери, не облегчила её горестную ношу? Почему вдруг решила испытывать и закаливать её на самостоятельность?.. Трудно понять, а тем более осуждать женщину, смирившуюся с тяготами жизни. Наверное, прав был Н. Некрасов, сказав: «Ключи от счастья женского заброшены, потеряны у Бога самого».
Итак, девушка наедине со своим горем. Ей некуда бежать и не к кому приклониться и выплакаться, да ещё угрозы — не «пикать, к столбу гвоздями прибьют». Нашей героине предстояло испить до конца горькую чашу одиночества, почувствовать отверженность и лукавое людское сочувствие. И оставалось одно — смириться. И смирилась бы. Но в парке её снова «подловили» выпившие «молодцы», начали теснить в заросли и «стращать» Стрекачом, которому она собиралась всё равно отомстить и ради этого носила опасную бритву в кармане. Но Стрекача среди них не было. «Жаль, нету вашего вождя... Жаль! — повторила она вслух и сказала: ... Хватит! Одно платье порвали! Плащик спортили! Пойду, в ношеное переоденусь». Её решительное требование убедило хулиганов. Казалось бы, что выход в данной ситуации найден. Но жить дальше в таком мире, где правят стрекачи, где предают, где не с кем разделить страдание, где каждый день можно оказаться в «грязной жиже», она отчаялась. «В парке она отыскала давно уж ею запримеченный тополь с корявым суком». И всякая боль и муки отлетели от её тела. А её душа уже никого не интересовала.
У Чингиза Айтматова есть мудрое изречение: «Человека долго рожать и растить, а убить — скорее скорого». Людочка никогда бы не покончила с собой, если бы ..., если бы ... Её убили. Убило время, отсутствие морали и всякой жалости к человеку.
Пока милиция следила и накапливала для задержания факты преступной деятельности этой компании, парни, утомлённые бездельем, «задирали» прохожих, не считаясь ни с возрастом, ни с полом. Для них ничего святого не было, а крест на груди Стрекача и финка в кармане — это не что иное, как глумление над Всевышним, вследствие которого должно свершиться правосудие. И оно свершилось. Миг расплаты за смерть девушки наступил. Отчим Людочки, сорвав с грязного подонка крест, поднял «кавалера и, как персидскую царевну, швырнул в поганые воды сточной канавы». Дружки Стрекача «заступили дорогу мужику. Он упёрся в них взглядом». И, видимо, это был взгляд такой силы, что пакостные, мелкие урки, играющие в вольность, почувствовали себя «приканав- ной зарослью, которую, не расступись, мужик этот запросто стопчет! Настоящего, а не придурочного пахана почуяли парни ».
Жители поселка, поспешив «обрадовать» привычным известием старуху «об еще одном художестве» сына, вздохнут теперь свободно.
«Суд» свершился... Но приговора нет. Есть только в газете заметка, в которой было сообщено, что за отчётный период было три убийства, сто пять квартирных краж.... Людочка и Стрекач в этот отчёт не угодили, потому что «начальнику УВД областного управления осталось два года до пенсии». В регистрационном журнале они значились самоубийцами. Внешне все смирились, но почему-то только протестует сердце... Оно заставляет прислушаться к невыносимой боли тех матерей, которые просят прощения у Бога. Одна — за то, что «не со зла погубила» дочь свою, сделав её «жертвой жизни невинной». Другая — за грехи «сыночка родимого», прошедшего бурный путь от детской исправительно-трудовой колонии до лагеря строгого режима и угодившего, наконец, за преступные дела свои в грязную воду сточной канавы.
Материнские слёзы... Сколько их?... Почему?... Кто виноват?... Известно, виноваты мы сами. Забыли о Боге. Глумились над ним и потому оказались у опасной черты. Но чтобы не погибнуть, не превратиться в животных, наступило время вспомнить те заповеди, по которым жили наши предки: «не убий» и «возлюби человека».
Виктор Астафьев тонко подметил порочные веяния современной действительности, заставил задуматься над существующей ситуацией деморализации общества и помог читателю прийти к объективной оценке. Так, в начале рассказа упоминается погибающий парк, насаженный в тридцатых и погубленный в пятидесятых по необдуманности и бесхозяйственности руководства. Кому-то вздумалось через парк выкопать канаву и проложить по ней канализационную трубу. Как задумано, так и сделано! Но только забыли закопать эту трубу. Со временем её затянуло мыльной слизью, тиной, и потекла по верху горячая речка со всяческими отходами производства и быта, а впоследствии, как мы уже знаем, туда добавился и отброс человеческого общества. Символика эпизода просто потрясающа! Загублен молодой парк, загублены молодые души. И то и другое по вине человеческого общества.
Рассказ Виктора Астафьева затрагивает самые тонкие струны души, заставляет обрести нравственные ценности и мораль, вселяет веру в справедливость и надежду на сильного заступника в лице всего общества.