Сочинение
Мы живем в свободной, прежде всего, от коммунистической идеологии стране, поэтому нам трудно представить себе, как можно было миллионам думать, говорить, писать одинаково. А ведь действительно так было: любое отклонение от «линии партии» признавалось вольнодумством и жестоко наказывалось. Даже в определении понятий нельзя было отклоняться от общепринятой нормы, и именно об этом говорится в тексте Г. Смирнова. Автор поднимает проблему не формулировки термина, а отношения к свободе мысли и слова. Замученные «классическим определением типического по Маленкову», одноклассники рассказчика могли только иронизировать, тогда как Юрий Карпухин пошел дальше: свой протест против партийной идеологии он выражал не только на обложке табеля, он не ограничивал «определением терминов партийными идеологами» свой ум, а мыслил глубже, шире, свободнее. Он рисковал, и, может быть, поэтому в финале говорится о том, что дальнейшая судьба Карпухина не ясна.
С автором данного текста не могу не согласиться, тем более что в нашей литературе найдется немало примеров того, как человек, выражая свое мнение, шел в разрез с идеологией партии и за это дорого платил, но от своей позиции никогда не отказывался. Как показало время, истинное искусство не то, которое писалось по заказу и правилам, а то, которое шло от сердца. Так было не только с Мастером — героем романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», но и с самим автором. Его тоже не печатали, запрещали, лишали возможности свободно думать и творить, но Булгаков не сдавался, ибо сам был Мастером. Поэтому у нас есть «Мастер и Маргарита», «Белая гвардия», «Собачье сердце». Кстати, в последнем произведении профессор Преображенский тоже дает не совсем официальное, но очень точное определение: «Разруха не в клозетах, а в головах».
Описанное в тексте общество без права на отклонение от официальной точки зрения на все, даже на термины, напомнило мне роман Е. Замятина «Мы». Рыжеволосая 1-330, пригласив инженера Д-503 в Древний Дом, говорит ему о том, что энтропия — блаженный покой — это смерть, нужна революция. Д-503 отстаивает идеологию Благодетеля: «Наша революция была последней!» Однако 1-330 удалось нарушить покой прежде всего инженера Д-503, и он уже понимает, что «бесконечности нет! Все конечно, все просто, все вычислимо». И пусть этот роман — утопия, но он должен пробудить в нашем сознании мысль о том, что не всегда и не во всем надо соглашаться с официальной точкой зрения.
Таким образом, становится понятно, что нельзя следовать только за четко сформулированными классическими определениями, надо иметь свое видение на мир, вещи, понятия, особенно если это касается философских терминов. Нельзя впадать в энтропию, нужно «бороться и искать, найти и не сдаваться», как говорили герои романа В. Каверина «Два капитана».
Текст
(1)Недавно в статье видного лингвиста Н. Вашкевича я обнаружил предельно ясное и точное определение термина «информация». (2)Оказывается, он происходит не от латинского «знания», как принято считать, а от арабского «различие»! (3)И сразу вспомнился мне эпизод полувековой давности...
(4)Я заканчивал десятилетку весной 1953 года, как раз тогда, когда умер Сталин. (5)Его преемник Г.М. Маленков выступил на каком-то важном собрании с программной речью, в которой в числе прочего была дана важная для всей партийной идеологической работы установка — определение «типического». (6)Эта формулировка, сразу же провозглашенная «классической», гласила: «Типическое не то, что массово, а то, что с наибольшей полнотой выражает сущность данной социальной силы». (7)Всех старшеклассников тогда задолбали «классическим определением типического по Маленкову», мы, конечно, знали его назубок.
(8)А в нашем классе перед самым окончанием школы случился род загадочного поветрия, возникшего в связи со странной особенностью нашего учителя физики. (9)3адавая уроки на дом, он всегда почему-то произносил фразу: «Задачки будут разные: одна на сообразительность и две на подстановочку»... (10)Это слово «разные» подхватил кто-то из наших ребят, который стал каждый раз переспрашивать: «Евгений Евгеньевич! А задачки-то будут разные?» (11)«Разные», — простодушно подтверждал Евгений Евгеньевич и недоумевал, почему при этих словах весь класс покатывается со смеху. (12)Потом и другие учителя столкнулись с загадочным феноменом: 10 «Б» начинает хохотать, как только услышит на уроке слово «разное». (13)На какое-то время это слово стало своеобразным паролем класса, его тайной, в которую не был посвящен никто, кроме нас.
(14)На экзамене по литературе мы сидели на задней парте с Юрой Карпухиным, ожидая своей очереди тянуть билеты. (15)Юра был плотный, молчаливый, физически очень крепкий парень с задумчивым взглядом и изредка пробегавшей по лицу глумливой ухмылкой. (16)Учился средне, в спорах и разговорах не участвовал, но считался анархистом на том основании, что на обложке его табеля аккуратным почерком были выведены три фразы: «Анархия — мать порядка», «Анархия — нет слаще слова, нет чище мысли» и почему-то «Лапа класса лежит на хищнике — Лубянская лапа ЧеКа»...
(17) Слушая, как экзаменационная комиссия допекает наших однокашников «классическим определением типического по Маленкову», Карпухин, вдруг наклонившись ко мне, сдерживаемым баском спросил меня:
(18) — А мог бы ты, Гера, дать классическое определение разного? (19)Я, конечно, не мог. (20)И тут Юра произнес чеканную фразу:
(21) — Разное — это то, что с наибольшей полнотой характеризует данный объект!
(22) Меня тогда поразила эта запомнившаяся мне на всю жизнь формулировка. (23)Я всегда чувствовал в ней какую- то не осознаваемую мной глубину! (24)И только сейчас, читая Вашкевича, я понял: в 1953 году десятиклассник Юрий Карпухин дал классическое определение ничему другому, как информации — различий, наиболее полно характеризующих данный объект!
(25)Я не знаю, в какой институт поступил Карпухин и кем по специальности он стал. (26)Я не знаю, где он сейчас. (27)Но я до сих пор не перестаю дивиться необыкновенным способностям Юрия и многих других моих одноклассников — выпускников обычного класса обычной московской средней школы.
(По Г. Смирнову )